Со Светланой Фельде я познакомилась в конце прошлого века, в те славные времена, когда газета, в которой мы с ней работали, была на пике популярности. В киосках за свежим номером «Нового поколения» занимали очереди.
Света была очень крутой журналисткой, но в 1999 году она переехала с маленьким сыном в Германию. В новой стране не забывала о своей любимой профессии, стала еще и писателем. Произведения Светы публикуются в Казахстане, Германии, России, Канаде, Украине.
Сегодня Света работает в одном из немецких хосписов (три года училась на медсестру), и это изменило ее отношение к жизни и смерти… Впрочем, для писателя любой опыт – это драгоценный вклад в его творчество. В новой стране Светлана издала четыре сборника своих рассказов, пишет в русскоязычные издания, занимается фотографией, живописью, изучает косметологию, ароматерапию. Много путешествует, и не только по Европе.
Я часто задаю Свете вопрос, мол, когда ты все успеваешь, особенно после тяжелой смены в хосписе?
Судите сами. В 2005 году вышел первый сборник рассказов Светланы на русском языке: «Страна заходящего солнца». В 2008 году – сборник рассказов на немецком языке:
«Goodbye America», а также на русском: «Прощай, Гертруда». В 2014 году – «Я буду помнить вкус мёда». Светлана Фельде издает литературный альманах «Пилигрим», она редактор интернет-журнала «Свиток», лауреат премии Союза журналистов Казахстана, обладатель Гран-при в номинации «Проза» международного литературного фестиваля в Греции в 2007 году, лауреат премии литературного журнала «Сура» в номинации «Проза» в Пензе, 2011 год. В том же 2011 году в Москве в рамках Национальной премии «Золотое перо Руси» Светлана была награждена премией имени Чехова «За вклад в русскую литературу». В 2012 году в Германии получила диплом председателя жюри литературного конкурса.
Сегодня она готовит к изданию новую книгу «Каждый Божий день», одна часть книги состоит из историй бывших пациентов хосписа.
«О чем моя будущая книга? Да о том, что волнует всех нас вне зависимости от географии и цвета кожи. Эти вопросы вечные – любовь, ненависть, жизнь, смерть, счастье», – говорит мне Света.
Так когда она все успевает? Светлана говорит, что все это ее немецкая способность четко планировать и выполнять все дела, несмотря на здоровье, погоду и настроение, и благодарит родителей и бабушек, которые ей передали все самое лучшее – характер и чувство прекрасного.
– Каким было твое детство?
– У меня было счастливое детство. Тогда я этого, думаю, не понимала. У нас был большой просторный дом с яблоневым садом и огромной библиотекой. Сколько помню себя, всегда читала, в ущерб другим школьным наукам.
Благодаря родителям я побывала почти во всех республиках Советского Союза. Жаль, конечно, что воспоминания об этом отрывочные и не очень четкие, видимо, как все дети, я была сосредоточена на каких-нибудь подростковых проблемах, которые тогда казались мировыми.
Да, у меня было счастливое детство. Иногда даже каких-то конкретных воспоминаний нет, но есть общее ощущение стабильности, защищенности, любви вокруг меня. Родители и бабушки оставили мне богатое наследство. Папа – оптимизм. Мама – любовь к литературе. Одна бабушка – любовь к порядку и самодисциплину. Другая – любовь к природе и красоте. Обществом мамы я наслаждаюсь и по сей день. Чем старше, тем более ценным становится то, что впереди тебя еще есть люди. Постепенно они уходят, и когда-то первым станешь ты. Впереди меня мама, человек, который может поговорить со мной о моем детстве…
– Кто, кроме родителей, повлиял на тебя?
– Огромную роль в моем, как говорится, становлении, кроме семьи, сыграли друг нашей семьи Борис Яковлевич Гришечкин и журналист Сергей Иванович Двойнин.
Один привил мне любовь к литературе, а другой сыграл огромную роль в моем становлении как журналиста.
Я, как и мечтала с 11 лет, поступила в университет на факультет журналистики. Нашему курсу повезло с преподавателями – интеллигентные образованные люди. Мне повезло с однокурсниками. Многие из них были детьми известных в Казахстане людей. И, следовательно, более уверенными в себе, чем девочка из провинциального городка. Они, сами того не зная, преподали мне первые уроки того, как нужно относиться к себе и своим талантам.
Повезло мне и в молодости. В ней было все, что полагается – любовь, сложившаяся карьера, интересные поездки, и работа в добротных профессиональных изданиях, рождение сына. Неудачи и сложности, конечно, тоже случались. Но без них я не научилась бы важным вещам – например, пониманию того, что в нашей жизни ничего, буквально ничего, не бывает случайным. Все в ней происходящее – непременно урок.
– Значит, ты всегда мечтала о журналистике?
– Вообще-то я мечтала стать археологом. Мечта эта началась с… нашей дачи в Иссыке. Там же множество сакских курганов. Кажется, в первом классе я решила, что заниматься раскопками – очень увлекательное занятие. Перечитала всю имеющуюся дома и в библиотеке литературу об археологии.
Мама убеждала меня, мол, не женская это профессия. И уговаривала стать журналистом. Дескать, ты хорошо сочинения пишешь, у тебя наверняка получится. Ну, я и отправилась в газету «Путь Ильича», где мне дали задание написать материал про человека с какой-то фабрики, который на Первое мая удостоился чести нести Красное знамя. Понятия не имею, как меня пустили на фабрику, и представляю, как смешно было этому человеку отвечать на вопросы пигалицы с бантами. Жаль, что не сохранился в моем архиве этот материал, он наверняка был шедевральным, как и его название: «Знаменосец».
В КазГУ перед подачей документов меня привез папа. Мы прошли по коридору, на стенах висели стенгазеты, в аудиториях сидели студенты. Прекрасный, умный, волшебный мир. Куда мне до него! Пока мы возвращались домой, я плакала и говорила, что не смогу поступить, куда мне до таких вершин. Но папа был непреклонен: сдаем документы. Не смей думать, что ты чего-то не достойна. Ты все сможешь…
Я действительно все смогла, папа!
Все, что мне не раз неожиданно и временами коварно преподносила жизнь.
– «Новое поколение» и старая журналистика…
– Я работала в «Вечерней Алма-Ате», «Деловой неделе», немецкой газете DAZ.
Но «Новое поколение» стало единственным и неповторимым для меня. Мне нравилось все. Коллектив, атмосфера, редактор. Многие вещи в газете еще были «не обкатаны», коллектив искал себя. Мы почти все были очень молоды – около тридцати лет. Дерзкие, полные идей, авантюризма, здоровых амбиций, искали интересные темы, и журналистика была нашей большой любовью. Это была другая журналистика. И мне все равно, что это звучит по-стариковски.
Редакция «НП»
Мы не были мультижурналистами, которые умеют за пять минут сварганить сюжет для Инстаграма. Я журналист, который умеет владеть пером, и считаю это огромным достоинством. Все мои тогдашние коллеги умеют писать. Со слова все началось, и я – преданный его слуга. Моя мама – преподаватель русского языка и литературы, так что я выросла на творчестве Пушкина, Бунина, Чехова. Поэтому для меня качественная журналистка – это, в первую очередь, владение словом.
Мы, и я не стесняюсь это сказать, были отличными профессионалами. Андрей Губенко, Ирина Пильгук, Олег Червинский, Сергей Волков, Марат Асипов, Талгат Галимов… Замечательное, очень творческое и очень насыщенное время. Это был самый счастливый период в моей журналистской карьере.
С Ирой Пильгук
– Что такое эмиграция?
– Любая эмиграция – это реинкарнация. Ибо ты покидаешь жизнь, в которой, например, ты был журналистом и отправляешься в мир иной, чтобы вновь родиться в образе медсестры. До реинкарнации я вообще ничем, кроме журналистики, не интересовалась, и даже представить не могла, что буду работать в хосписе. Не могла представить, что начну писать рассказы. Хотя какие-то попытки были еще на заре туманной юности. Кстати, сейчас я хорошо понимаю смысл выражения «туманная юность». Ничего толком не понять – ни в чувствах, ни в собственных поступках, ни в жизни. Все размыто. Никаких четких очертаний. Но в этом прелесть.
Так и мои первые рассказы – я не знала, что хочу сказать, не понимала толком, о чем стоит писать, а о чем не стоит.
Сегодня, после четырех сборников, я более-менее понимаю, о чем хочется и стоит говорить.
– О работе в хосписе говорить непросто?
– О работе в хосписе рассказать невозможно. Я предпочитаю об этом молчать. Ибо все рассказы для людей, которые никогда там не работали – абстрактны. Есть вещи, которые можно понять, только если ты сам через них прошел. Мои друзья знают, что это тяжелая физическая и эмоциональная работа.
Но это тоже абстрактно, согласись. Поэтому рассказать об этом не смогу. Скажу одно – работа эта не только возможность заработать, но и новый жизненный опыт, который кардинально изменил меня.
Как и жизнь в этой стране. Я считаю, что основой немецкой ментальности является личный оптимизм и деятельная христианская любовь к ближнему, культивируемая в этом обществе.
– Как менялось твое отношение к жизни и смерти?
– Когда твоя работа связана с тем, что люди умирают, ты очень быстро понимаешь, на что не стоит тратить время, что жизнь – это действительно редкий подарок, и еще понимаешь – нельзя ничего откладывать на потом. Месяцами делать ремонт, годами собираться заняться спортом и личным развитием. Все нужно делать сейчас. Сразу.
Я считаю себя носителем уникального опыта – прекрасно владею двумя кардинально противоположными профессиями.
Раньше переезд в эту страну был для меня трагедией. А сегодня понимаю, что это на самом деле царский подарок. Не значит, что легкий, но, безусловно, царский.
– Мой любимый вопрос – ощущаешь ли ты дискриминацию по возрастному признаку?
– В Германии нет такой дискриминации, особенно с учетом того, что здесь ежегодно увеличивают пенсионный возраст. Правительство заинтересовано, чтобы граждане как можно дольше работали и платили налоги, потому что население стареет, и эту ситуацию не спасает даже огромный приток мигрантов. Эти новые граждане пока еще интегрируются в Германии, и в массе своей не работают, никакой помощи государству в контексте налогов не оказывают. А налоги – это пенсии, пособия и прочее.
Например, я выйду на пенсию в 67 лет. Есть люди, которые сохраняют в этом возрасте бодрость и подыскивают небольшие подработки, в Германии это называется «миниработа». Человек может зарабатывать в месяц 450 евро, и эти деньги не облагаются налогом.
Другое дело, что как и везде, после 40 лет твои шансы на рынке труда значительно уменьшаются. Но! Только в том случае, если ты сидишь дома, и не работаешь. Вот мне за 50 лет. Этот возраст считается очень продуктивным и многие работодатели предпочитают таких сотрудников. Потому что у них есть опыт, они более спокойные, ответственные, детей рожать не будут, не зависают в дискотеках и не приходят с похмелья.
– Какие прелести возраста ты ощущаешь? Что ты поняла о себе?
– Раньше меня волновало, что обо мне думают люди. Теперь мне это почти не важно, потому что люди почти всегда думают о тебе то, что тебе не понравится. Мне жаль, что в 30 лет я не понимала отношения к себе, и того, что оно определяет всю твою жизнь: счастье, успех, достижения, эмоции, то, как ты живешь каждый день! Я считаю, что я не смогла себя во многом реализовать именно потому, что не верила в себя. Стараюсь наверстать.
Чем я отличаюсь от себя юной? Тем, что теперь я даю себе шанс. Раньше строила воздушные замки, а сегодня я определилась с приоритетами и ставлю себе конкретные цели. Цели обыкновенные – здоровье, получение новых знаний и возможность путешествовать.
Я считаю, что хорошее отношение к себе – это ответственность за себя и за свою жизнь. Если мне надо что-то изменить, я не жду никакого чуда, просто беру все на себя.
Цитаты из рассказов Светы Фельде
Допив чай, старик задумчиво шевелит губами, улыбается, отворачивает клеенку, под ней наполовину исписанная тетрадь. В ней стихи – о любви, жизни и смерти. Его стихи. Он читает их мне. Я ждала редакционного водителя у дороги. Матвей пошел меня проводить. На прощание протянул тетрадь: держи, тебе понравилось, я видел, пусть у тебя, а то помру, кому нужна… Тетрадь я забыла в поезде.
Девочка примостилась на диване. На столе в большой бутылке домашнее вино, в той, что поменьше – самогонка. Огурцы, грибочки, картошка с укропом, жареная курица, ветчина. Кот вьется рядом. Не хамит, но напоминает о своем существовании и законной доле. Он вообще-то гордый, но как устоять перед запахом ветчины и курицы?
Сквозь окно сияет месяц, на крыше сарая поблескивает иней. Девочка слышит напевный, счастливый голос хозяйки. И голос отца: «Ну, давайте выпьем за любовь!». Какая еще такая любовь у стариков, недоумевает девочка, засыпая.
Утром – сушки, варенье, хозяин дома греет руки, держа в руках прозрачный стакан. Темные чаинки кружатся в золотистой воде. Хозяйка дома улыбается, глядя на его сильные крестьянские руки. Девочке с отцом пора возвращаться в город. Родственники провожают гостей. Под занавес – разноцветный восход.
Кому нужны фотографии постороннего человека? И главное – кто и когда? Воровство в доме престарелых в принципе исключено. Тактичный профессор насчет невероятности краж промолчал, имея в виду исчезнувшее с безымянного пальца старухи тоненькое серебряное колечко, а вот недоумение по поводу, кто МОГ позаритЬся на фотографии, разделил с медсестрами целиком и полностью. Это ж чужие воспоминания, кому они нужны? Они действительно никому не нужны. Поэтому старуха забрала их с собой.
Все городские газеты писали потом об этой свадьбе: «Почти двухметровая невеста наверняка станет носить будущего мужа на руках…». Бывало, кстати, и носила. На работу – если снега по колено наметало. Ее, конечно, колено. Ну, не совсем на руках, а на закорках. И на смешки, и на анекдоты типа «женился лилипут на великанше» просто не обращала внимания. Точнее сказать – не слышала. Ну не слышала – и все. К другим вещам прислушивалась. К каким? А вот это уже ее и мужа дело. В общем, сияла и светилась. Глядя на нее, легко верилось в одну старую примету – если дотронуться до маленького человека, станешь счастливым. А детей у них родилось четверо. И все они теперь – в цирке. Акробат, жонглер, дрессировщик, конферансье. И если папа приходил на представление один, то никто не верил, что эти двухметровые парни – его сыновья. Но люди вообще во многие вещи не верят. А они все равно случаются.
Я лежу на песке у моря и страдаю, что не могу войти в него – штормит сильно. Очень сильно. Я лежу. Я – тут. А восемнадцатилетний мальчик Фабиан, с которым никак не могли проститься родители, у которого неизвестно откуда взялся рак мозга год назад всего, где он сейчас, этот мальчик Фабиан? Когда я увезла его от папы-мамы, прикрыв лицо белой простыней, мне хотелось этого не делать. Мне хотелось, чтобы всего этого не было, чтобы папа и мама увидели, как он получает диплом, женится, рожает детей… Мне повезло больше Фабиана. У меня много чего в прошлом. И еще (надеюсь) много чего в будущем. У него – ни того, ни другого. Жизнь коротка и прекрасна. Прекрасна и коротка. Прекрасна. Коротка. Всегда.
Моя бабушка, плохо говорившая по-русски, еще хуже писавшая и вообще не очень грамотная женщина, как-то сказала мне: «Жизнь красивый, хоть и трудный. Смотри вокруг, смотри на цветы, звезды, лес. Потом станешь взрослый, и все время не будет времени…». Куда это оно денется, – не понимала я тогда. – Вон его сколько, времени! Помню последнее лето, которое мы провели с Сережей в деревне у родителей моего отца. Недалеко от дома – небольшой луг. Трава почти по пояс, ногам босым весело и щекотно, кругом красота, солнце светит, небо голубое, и живу я в самой лучшей и справедливой стране, которая называется Советский Cоюз. Нет больше той маленькой девочки, и нет больше той самой лучшей страны. И времени действительно нет.
Ботагоз Сейдахметова
